Рубрика: Литература

1. Пройдите по ссылке ниже. Найдите страницы 148-163 (до «Случай в Тригорском»).
2. Прочитайте статью «Пушкин»
3. Напишите по этой статье тезисный план.
4. Выполненная работа оценивается.

Д.С. Лихачёв крупнейший русский филолог, искусствовед

Список литературы на учебный год 2017-2018

ТЕМЫ САМОСТОЯТЕЛЬНЫХ РАБОТ

Искусство как вид духовного

Искусство как вид духовного производства

Критерии оценки на зачёте по литературе

Критерии оценки на зачёте по литературе.

Каждый вопрос оценивается по 5-балльной шкале.

Выставляется общая оценка с учётом выполненных самостоятельных работ   по литературе:

Оценка «5 баллов»

Дан полный и развернутый ответ на вопрос:

— представленный в билете;

— дополнительные вопросы, задаваемые преподавателем.

Темы, представленные в самостоятельной работе раскрыты полностью

 Оценка «4 балла»

Дан правильный ответ частично:

— представленный в билете;

— дополнительные вопросы, задаваемые преподавателем.

Темы, представленные в самостоятельной работе раскрыты полностью.

Оценка «3 балла» выставляется за вторую попытку^*

Не дан правильный ответ на :

— представленный в билете вопрос;

— дополнительный вопрос, заданный преподавателем.

Темы, представленные в самостоятельной работе не раскрыты полностью.

• Если отвечающий при первой попытке не смог ответить, не предоставил    с/р, то ему предоставляется вторая попытка, за которую он может получить не выше «3 баллов».
• Если при второй попытке отвечающий не готов к ответу по вопросам, то получает «2 балла» и к  экзаменам допуска не получает.

Выдающийся русский ученый Глеб Петрович Струве посвятил свою жизнь изучению литературы русского зарубежья. «Эта зарубежная русская литература есть временно отведенный в сторону поток общерусской литературы, который – придет время – вольется в общее русло этой литературы. И воды этого отдельного, текущего за рубежами России потока, пожалуй, больше будут содействовать обогащению этого общего русла, чем воды внутрироссийские»

Струве Литература в зарубежье

Тема урока: Русская литература и литература русского зарубежья.

Возвращенные в отечественную литературу имена и произведения

Цели урока:

1. Познакомить учащихся с одной из самых драматич­ных страниц истории Отечества.
2. Помочь учащимся понять причины и смысл эмиграции, ее влияние на развитие русской и зарубежной культуры.
3. Развивать интеллект учащихся, пополнять активный словарь, формировать умение логически, последовательно излагать учебный материал.
4. На примерах биографий и судеб деятелей культуры, их произве­дений воспитывать у учащихся любовь к родине, нравственную культуру, эстетический вкус.

Оборудование: эпидиаскоп, магнитная доска, магнитофон (или мультимедийный проектор), портреты Ф. И. Шаляпина, И. Бунина, М. Цветаевой, С. Рахма­нинова, К. Бальмонта, репродукции с картин Н. Рериха, музыка («Полонез» М. Огинского, романсы).

Тип урока: интегрированный урок.

Межпредметные связи: литература, история, эстетика.

Методическая цель урока: активные формы обучения и воспи­тания учащихся на основе комплексного использования дидактиче­ских и технических средств, методики опережающего задания.

Ход урока

1. Организационный момент.

П. Актуализация опорных знаний.

1. Как вы думаете, в чем заключается основное содержание доок­тябрьского периода нашей истории?
2. Как вы думаете, в чем заключается основное содержание со­ветского периода нашей истории?
3. Каким нравственным урокам учит нас отечественная история XX века?

III. Изучение нового материала.

Звучит «Полонез» М. Огинского.

— Кто из вас знает название этого произведения? (Прощание с Родиной). Я не случайно выбрала эту музыку, т. к. сегодня у нас пойдет речь о Родине и людях, вынужденных по тем или иным причинам оставить Родину — русских эмигрантах.

Разные мотивы побуждали их к этому: политические, экономиче­ские, религиозные и т. д. Сегодня русское зарубежье предстает перед нами во всем его многообразии. Это наша общая драма и трагедия, не до конца осознанная и раскрытая.

Немало людей в разные эпохи бежало из России — князь Курб­ский и писатель А. Герцен, духоборы, раскольники, враги царизма — народовольцы и социал-демократы. Однако, переломным рубежом, изменившим смысл прежнего понятия «эмиграция», был октябрь 1917 года.

Цель нашего урока: понять и почувствовать драма­тизм людских судеб, понять причины и смысл эмиграции, ее влияние на развитие русской и зарубежной культуры

Учащиеся записывают тему урока и эпиграф:

Ты – в сердце, Россия!

Ты – цель и подножье,

Ты в ропоте крови, в смятенье мечты!

И мне ли плутать в этот век бездорожья?

Мне светишь по-прежнему ты…

В.Набоков.

1). Причины возникновения «первой волны» рус­ской эмиграции.

Бедствия первой мировой войны, потрясения двух революций, наконец, смутное время интервенции, Гражданской войны, «красного» и «белого» терро­ров, голод, разгул преступности — все это стало ос­новными причинами того, что сотни тысяч россий­ских граждан вынуждены были покинуть пределы родины. Массовый исход беженцев начался в начале 1919 г. и пика достиг в 1920 г., когда войска Деникина и Врангеля покинули Новороссийск и Крым. Сыг­рало свою роль и то, что большевики не только не препятствовали процессу эмиграции, но и сами практиковали насильственную репатриацию. Так, только официально из страны выдворено более 250 тысяч человек: можно вспомнить печально известный «философский пароход», на котором в 1922 г. было выслано около 300 русских мыслите­лей. К середине 20-х гг. в связи с утверждавшейся большевиками политикой «железного занавеса» по­ток эмигрантов иссякает: многие граждане России тщетно пытаются добиться разрешения на выезд, од­нако власти вместо высылки все активнее практику­ют уничтожение инакомыслящих или отправку их в концентрационные лагеря. Чуть ли не последний из русских писателей, которому удалось легально поки­нуть страну, Е. Замятин, после долгих мытарств и письменных обращений к Сталину добившийся в 1931 г. разрешения на выезд. Всего, по данным Лиги Наций, в результате Октябрьской революции и по­следовавших за ней событий страну покинули и заре­гистрировались в качестве беженцев 1 миллион 600 тысяч российских граждан; эмигрантские организа­ции же называют цифру в 2 миллиона. Существовал и обратный процесс — до войны на родину верну­лось не более 182 тысяч россиян, среди них были и такие известные писатели, как А. Белый (1923), А. Н. Толстой (1923), М. Горький (1928, окончательно — в 1933), И. Эренбург (1934), А. Куприн (1937), М.Цветаева (1939) и некоторые другие.

 

2). Состав русской эмиграции.

«Первую волну» русской эмиграции в основном составили люди достаточно высокого образовательно­го, культурного, профессионального и материального уровня: прежде всего, это было русское белое офицерство, профессура, чиновничество, люди, занятые в непроизводительной сфере (юристы, врачи, педагоги, предприниматели и т. п.), в том числе и представители творческих профессий — писатели, музыканты, актеры, художники, деятели оппозиционных большевикам партий. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в изгнании была создана (или, можно сказать, сохранена и продолжена) мощнейшая культура. Среди тех, кто составляет плеяду крупных деятелей мировой культуры, наши соотечественники, жившие вдали от России: певец Ф. И. Шаляпин; композиторы С. Рахманинов, А. Глазунов, писатели и поэты И. Бунин, А. Куприн, М. Цветаева, К. Бальмонт, балерина А. Павлова, художник К. Коровин. (Через эпидиаскоп показываются их портреты.) Среди биографий извест­ных соотечественников, которые жили за рубежом, выделяется не­обычная история жизни знаменитого художника Н. Рериха. (Биографическая справка, через эпидиаскоп — портрет, репродукции его картин.)

— Если вы хорошо всмотритесь в репродукции его картин, то вы ощутите великое чудо гармонии человеческой души и космоса.

— Гордостью России, воплощением лучших черт русского народа, его глубокого таланта является Ф. И. Шаляпин (портрет). Рассказ о певце (аудиозаписи).

— Звучит музыка С. Рахманинова, портрет композитора. Рассказ о нем.

— Трагичной была судьба И. Бунина, жившего воспоминаниями о той России, которая была ему близка и понятна (портрет, рассказ о поэте, стихотворение «Родина»).

— Живя большую часть своей жизни за границей, многие поэты так и не смогли найти в ней покой и уединение. Родина всегда была неотступна, перед глазами. Об этом говорят их стихи, письма, вос­поминания. В литературном мире было широко известно имя Кон­стантина Бальмонта (портрет, краткий рассказ о поэте, стихотворе­ние «В глухие дни»). Русская диаспора имела свою сеть высших учебных заведений (Русский университет, Технический институт, Сельскохозяйственная школа в Праге).

В начале 20-х годов в Праге, Белграде, Париже, пользуясь го­сударственной финансовой поддержкой, возникли объединения рос­сийских земских и городских деятелей (Земгор). В Париже Земгор возглавил князь Г. Львов — бывший премьер-министр Временного правительства. С помощью Земгора создавались русские школы по типу старых гимназий. Русская гимназия в Париже была создана осенью 1920 г. и просуществовала 40 лет.Русская эмиграция организовывала различные научные общества: инженеров, химиков и т. д. Большой вклад в науку внес Сикорский Игорь.

 

3). «Вторая волна» русской эмиграции: причины, состав.

«Вторая волна» эмиграции была вызвана события­ми второй мировой войны. Основной поток эмигран­тов составили, по словам одного из ведущих исследо­вателей этого периода В. Агеносова, «…граждане Прибалтийских республик, не желавшие признавать советскую власть; военнопленные, справедливо опа­савшиеся возвращения домой; молодые люди, выве­зенные с оккупированной фашистами территории в Германию в качестве дешевой рабочей силы; нако­нец… люди, сознательно вставшие на путь борьбы с советским тоталитаризмом». Данные по количеству эмигрантов «второй волны» значительно расходятся, так как до конвенции 1951 г., фактически обозначив­шей собой начало «холодной войны», представители Советской репатриационной комиссии свободно разъезжали по Европе и где уговорами, а где и силой принуждали эмигрантов возвращаться на Родину, и многие, опасаясь репатриации, скрывали свое истинное гражданство, национальность и имя. Поэтому, по данным Лиги Наций, всего 130 тысяч человек зарегистрировались в качестве официальных беженцев, тогда как по другим данным только в Европе к 1952 г. было 452 тысячи, а в США к 1950 г. — 548 тысяч перемещенных лиц из СССР. В основном эмигранты «второй волны» сосредоточи­лись в Германии и (большинство) в США.

 

4). Основные представители. Литературная судь­ба.

Состав эмигрантов «второй волны», в отличие от «первой», был более случайным: среди перемещен­ных лиц оказалось много людей культурно непросве­щенных, и это послужило главной причиной, почему «вторая волна» не стала столь же мощным культур­ным явлением, как и «первая». Самые крупные име­на среди писателей этого периода — поэты и прозаи­ки Иван Буркин, Иван Елагин, Юрий Иваск, Дмитрий Кленовский, Владимир Максимов, Николай Моршен, Владимир Марков, Николай На­роков, Леонид Ржевский, Борис Филиппов и Борис Ширяев. В 1946 г. начал выходить «журнал литера­туры, искусства и общественной мысли» «Грани», и Париже возобновлен уже как журнал «Возрожде­ние» (1949—1974), в Нью-Йорке с 1942 г. и до сих пор существует «Новый журнал» (к концу 1999 г. вышло более 214 номеров).

 

5). «Третья волна» русской эмиграции: причины, состав.

Разочарования «шестидесятников» в кратковре­менности «оттепели», наступление «застоя» в обще­ственной и культурной жизни страны; изменение по­литики Советского государства, вновь, как и в эпоху правления Ленина, заменившего физическое устра­нение или изоляцию неугодных их высылкой за гра­ницу; вызванная «холодной войной» поддержка западными странами диссидентского движения в СССР; политика Израиля на «воссоединение» евреев — все это стало причинами возникновения со 2-й половины 60-х гг. «третьей волны» русской эмиграции. Первым официальным эмигрантом стал писатель Валерий Тарсис (1966); в 70-е гг. процесс отъезда принял массовый характер. Основными странами, принимавшими российских эмигрантов, стали США, Израиль и ФРГ, в меньшей степени — Франция, Канада и Австралия.

 

6). Основные представители литературы «треть­ей волны» русской эмиграции.

Василий Аксенов (1980), Иосиф Бродский (1972, выслан), Вла­димир Войнович (1980), Александр Галич (1974), Анато­лий Гладилин (1976), Фридрих Горенштейн (1980), Сергей Довлатов (1978), Александр Зи­новьев (1977), Наум Коржавин (1973), Юрий Кублановский (1982), Эдуард Лимонов (1983), Владимир Максимов (1974), Виктор Некрасов (1974), Са­ша Соколов (1975), Андрей Синявский (1973), Александр Солженицын (1974, выслан), Борис Хазанов (1982) и мн. др.

 

7). Особенности литературы «третьей волны» русской эмиграции.

Существует убеждение, что лучшие из издававших­ся за рубежом произведений писателей-эмигрантов «третьей волны» были хотя бы в общих чертах напи­саны еще на родине. В отличие от авторов «первой волны», эти писатели в основном складывались как творческие личности в контексте и логике все же со­ветской литературы, культуры (недаром некоторые критики в прозе А. Солженицына находят черты поэ­тики соцреализма), хотя определенное влияние на них оказала и зарубежная литература, прежде всего произведения, опубликованные в период хрущевской «оттепели» (Э. М. Ремарка, Э. Хемингуэя, Ф. Кафки), а также произведения серебряного века и 20-х гг., постепенно публиковавшиеся в 60—70-е гг. или ходившие в «самиздате» (А. Ахматова, М. Цветаева, О. Мандельштам, Б. Пастернак, И. Бабель, Б. Пильняк, Д. Хармс и мн. др.). Фактически произведения авторов «третьей волны» эмиграции отличает только большая степень политической смелости и эстетической раскрепощенности по сравнению с произведениями, нашедшими в СССР Официальный путь к читателю.

 

8). Литературный процесс «третьей волны» русской эмиграции.

В изгнании многие писатели вынуждены были совмещать литературную деятельность с журналистской, работая на радиостанциях, вещающих на СССР («Голос Америки», «Свобода», «Немецкая волна», Би-Би-Си и др.), а также в эмигрантской периодике — журналах «Грани» (Франкфурт-на-Майне, ФРГ), «Эхо» (Париж), «Время и мы» (Тель-Авив, Нью-Йорк, Париж), «Континент» (Мюнхен), «Вестник РХД» (Париж, Мюнхен, Нью-Йорк), «Синтаксис» (Париж), «Новый журнал» (Нью-Йорк) и др. В этих же изданиях публиковались и художественные про­изведения авторов-эмигрантов. Существовало не­сколько достаточно крупных русских издательств, публиковавших как писателей русского зарубежья, так и опальных авторов, оставшихся на родине. Наи­более известные из этих издательств: имени А. П. Че­хова (Нью-Йорк), «ИМКА-Пресс» (Париж), «Посев» (Франкфурт-на-Майне). Однако, по свидетельству многих изгнанников, литературная среда русского зарубежья была раздираема противоречиями: шла нешуточная борьба между представителями либо реального и национально-консервативного лагерей, соперничество из-за финансирования, многие эмигранты вынуждены были соблюдать «политкорректность» по отношению к странам и организациям, их приютившим. Одним словом, единства в рядах писателей-эмигрантов «третьей волны» было значительно меньше, нежели у их предшественников. С падением «железного занавеса» и началом либерализации российской экономики и политики русская эмиграция утратила свое политическое значение: одни (как, А. Солженицын и Саша Соколов) предпочли вернуть­ся, другие (как В. Войнович, Э. Лимонов) большую часть времени проводят в России, третьи же (И. Бродский (1996), А. Галич (1977), С. Довлатов (1999), В. Некрасов (1987) и др.) уже не вернутся никогда. При этом некоторые критики заговорили о «четвертой волне» эмиграции, в основе которой лежат причины скорее материального или психологического нежели политического характера: многие видные писатели предпочитают нынче жить за рубежом, оста­ваясь при этом участниками российского литератур­ного процесса, и среди них — Е. Евтушенко, Т. Толстая и др.

— Как вы понимаете слова В. Набокова: «Получился разительный парадокс: внутри России действует внешний заказ, вне Рос­сии — внутренний»!

Вера в свою особую писательскую миссию, чувство долга перед Россией приводили к тому, что, расстав­шись с родиной, всем своим творчеством писате­ли-эмигранты были обращены к ней, и если совет­ские авторы вынуждены были, в соответствии с дог­мами соцреализма, идеализировать окружающую их советскую действительность, то авторы русского за­рубежья делали то же самое по отношению к недав­нему прошлому.

— Мы перелистали с вами только некоторые страницы из жизни русского зарубежья.

По данным общества «Родина» в 1999 году численность наших соотечественников за рубежом составляла более 30 млн. человек. Только в США проживает около 10 млн. русских.

1. Закрепление темы. Выводы.

 

Мировое значение культуры русской эмиграции.

Трагические события XX в. обусловили возникновение такого уникального явления, как лите­ратура русского рассеяния. Ее главная особенность во все периоды заключалась в том, что, даже обогащаясь в результате контактов с сопредельными литература­ми, она сохраняла духовные связи с национальной культурой, оставаясь ее важнейшей и неотделимой от нее частью.

Значение для мировой культуры трагической истории изгнания из родной страны творческой элиты России трудно переоценить: музыка С. Рахманинова И. Стравинского, живопись отца и сына Рерихов и В. Кандинского, балет В. Нижинского и С. Лифаря, певческий дар Ф. Шаляпина и П.Лещенко, философ­ские труды Л.Шестова и Н. Бердяева, ученые дости­жения экономиста В. Леонтьева и изобретателя И. Сикорского и мн. др. — все это было драгоценным вкла­дом русской культуры и науки в мировую. О мировом признании литературы русского зарубежья говорит то, что среди ее представителей — два лауреата Нобелевской премии (И. Бунин 1934 и И.Бродский 1987), на ко­торую претендуют также Д. Мережков­ский и И.Шмелев, чьи произведения, как и книги

М. Алданова, Р. Гуля, Н. Берберовой и мн. др., так­же переводятся на разные языки и находят резонанс в мире. Можно с уверенностью сказать, что в бурном развитии стран Запада и Америки свою роль сыграл вклад — интеллектуальный, культурный, материальный, даже генетический — лучших представителей нашего народа, от которых отказалась их родная страна.

1. Итоги урока.
2. Домашнее задание: подобрать материал о писателях — эмигрантах, прочитать произведение В.В.Набокова «Круг».

Проверочная работа по теме: « Литература русского зарубежья» в.1

Причитайте стихотворение И. Бунина. Определите идею, дайте комментарий.

И. Бунин. «У птицы есть гнездо…»:

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.

Как горько было сердцу молодому,

Когда я уходил с отцовского двора,

Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Как бьется сердце, горестно и громко,

Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом

С своей уж ветхою котомкой!

Как вы понимаете высказывание В. Ходасевича? Дайте объяснение, опираясь на лекцию о “трёх волнах русской эмиграции”. Постройте свой ответ с помощью таблицы: “волна эмиграции”, “причины”, “особенности”

Владислав Ходасевич:«Национальность литературы создается языком и духом, а не территорией, на котором протекает ее жизнь, или бытом, в ней отраженным»

Проверочная работа по теме: « Литература русского зарубежья» в. 2

 Прочитайте стихотворение И.Северянина. Определите идею, дайте комментарий.

И. Северянин «Слова Солнца».

Много видел я стран и не хуже ее-

Вся земля мною нежно любима.

Но с Россией сравнить?.. С нею — сердце мое,

И она для меня несравнима!

Чья космична душа, тот плохой патриот:

Целый мир для меня одинаков:

Знаю я, чем могуч и чем слаб мой народ,

Знаю смысл незначительных знаков:

Осуждая войну, осуждая погром,

Над народностью каждой насилье,

Я Россию люблю — свой родительский дом-

Даже с грязью со всею и пылью:

Мне немыслима мысль, что над мертвою — тьма:

Верю, верю в ее воскресенье

Всею силой души, всем воскрыльем ума,

Всем огнем своего вдохновенья!

Знайте, верьте: он близок, наш праздничный день,

И не так он уже за горами-

Огласится простор нам родных деревень

Православными колоколами!

И раскается темный, но вещий народ

В прегрешеньях своих перед Богом.

Остановится прежде, чем в церковь войдет,

Нерешительно перед порогом:

И, в восторге метнув в воздух луч, как копье

Золотое, слова всеблагие

Скажет солнце с небес: «В воскресенье свое

Всех виновных прощает Россия!»

Как вы понимаете высказывание С. Довлатова? Дайте объяснение, опираясь на лекцию о “трёх волнах русской эмиграции”. Постройте свой ответ с помощью таблицы: “волна эмиграции”, “причины”, “особенности”

Сергей Довлатов: «Каждый из нас живет не в Москве или в Нью-Йорке, но в языке и в истории»

Проверочная работа по теме: « Литература русского зарубежья» в. 3

 Причитайте стихотворение З. Гиппиус. Определите идею, дайте комментарий.

З. Гиппиус «За что?»

Качаются на луне

Пальмовые перья.

Жить хорошо ли мне,

Как живу теперь я?

Ниткой золотой светляки

Пролетают, мигая.

Как чаша, полна тоски

Душа — до самого края.

Морские дали — поля

Бледно-серебряных лилий…

Родная моя земля,                                                                                                                                   За что тебя погубили?

Как вы понимаете высказывание Д. Лихачёва? Дайте объяснение, опираясь на лекцию о “трёх волнах русской эмиграции”. Постройте свой ответ с помощью таблицы: “волна эмиграции”, “причины”, “особенности”

 Дмитрий Лихачев: «Мы, в сущности, подарили Западу начало нашего века»

 

 

Развития литературы конца 1980—2000-х

Особенности развития литературы конца 1980—2000-х годов

 Изменение общественно-политической ситуации в стране после 1953 г. Роль ХХ съезда КПСС (1956 г.) в развитии культуры. Поколение «шестидесятников» и его роль в истории литературы 2-й половины ХХ в. Обращение литературы к запретным темам. Роль А.Твардовского и журнала «Новый мир» в 1960-е гг. Возникновение основных литературных течений 1960-70-х гг. Возрождение эксперимента в поэзии. Двойственный характер «оттепели»: ослабление цензуры, идеологических и эстетических запретов и административное вмешательство государства в литературный процесс (травля Б.Пастернака, закрытие прогрессивных литературных сборников, судебные процессы над И.Бродским, А.Синявским, Ю.Даниэлем и т.д.).

Усложнение представлений о характере становления и развития советского общества. Отказ от нормативности, теории бесконфликтности, утверждение исследовательского характера литературы. Путь производственного романа от «Ясного берега» В. Пановой к «Искателям» Д. Гранина и «Битве в пути» Г. Николаевой. Переоценка исторического пути страны в повестях П. Нилина «Жестокость» и «Испытательный срок», в «Сентиментальном романе» В. Пановой, «Живых и мертвых» К. Симонова, повести «На Иртыше» С. Залыгина.

Новые тенденции в изображении войны: усиление реальной достоверности, трагизма, тема «университетов войны». Внимание к нравственным коллизиям, к психологии человека на войне. Повести Ю.Бондарева, Г.Бакланова, К.Воробьева, В.Богомолова. Роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба»: эпический охват изображаемого, философия истории, судьбы народов и отдельных людей. История публикации произведения.

Деревенская» проза.

Генезис деревенской темы. Роль социологической литературы 50-х гг. (В.Овечкин, Е.Дорош, В.Тендряков и др.) о колхозной деревне в становлении «деревенской» прозы 1960-70-х гг. Значение рассказа А.Солженицына «Матренин двор» в развитии «деревенской» прозы. Социальная, нравственная, культурная, экологическая проблематика произведений писателей-деревенщиков. Характеры и конфликты. Судьбы русского крестьянства в ХХ в. Обращение к трагедии коллективизации.

Творчество В.Белова, Ф.Абрамова, В.Астафьева, В.Распутина, С.Залыгина, Б.Можаева. Эволюция творчества В.Шукшина. Социально-философские обобщения и исследование психологии современного человека в поздней «деревенской» прозе.

«Проза поэта».История создания и публикации. Особенности жанровой природы, поэтики произведения. Соотношение прозы и поэзии в романе. Судьбы русской интеллигенции и русской культуры в ХХ в. Тема «личность и государство». Религиозно-философский уровень произведения. Евангельские мотивы. Тема Христа и Гамлета.

Лагерная тема в русской литературе 1960-70-х гг.

Творчество А.Солженицына. Личность и судьба писателя. Литературное и общественное значение публикации рассказа «Один день Ивана Денисовича» (1962 г.): характер и судьба героя, образы лагерного быта, специфика художественно-философского обобщения. Социально-философская и нравственная проблематика романа «В круге первом» и повести «Раковый корпус». Эпопея «Красное колесо» :особенности построения, метод «узловых точек». Автобиографическая основа произведенийСолженицына.Особенности языка его прозы.

«Колымские рассказы» В.Шаламова — полемика с гуманистической традицией русской литературы.

Лирическая и романтическая проза 1950-60-х гг.

Усиление лирического начала в прозе 1950-60-х гг. Произведения К.Паустовского, М.Пришвина, Ю.Казакова и др. Жанр рассказа в литературе 1950-60-х гг.

«Исповедальная» («молодежная») проза как особое художественное течение в литературе «оттепели». Проблема нового героя. Социальный оптимизм, лирическая ирония. Произведения А.Гладилина, А.Кузнецова. Образы «детей ХХ съезда» в ранних повестях В.Аксенова. Кризис социального романтизма на рубеже 1960-70 гг. Усиление сатирического начала. Роман В.Аксенова «Ожог».

Поэзия 1950 — 60-х гг.

Судьбы поэтов старшего поколения: А.Ахматова, Н.Заболоцкий, Д.Самойлов и др.

Новое поколение поэтов. Публицистичность, социальный оптимизм, тенденциозность поэзии «эстрадников». Особенности лирического «я». Особенности художественного эксперимента. Творчество Е.Евтушенко, А.Вознесенского, Р. Рождественского

«Тихая лирика» как противовес «эстрадной» поэзии и отражение кризиса «оттепели». Усиление песенного начала, возрождение элегической интонации, обращение к вечным темам в «тихой лирике». Связь с «деревенской» прозой. Поэзия Н.Рубцова.

Обращение к традициям поэтического модерна первых десятилетий ХХ в. Поэзия Б.Ахмадулиной, А.Кушнера.

Соединение классической и модернистской традиций русской поэзии в творчестве И.Бродского. Художественный мир Бродского. Трагический характер мировосприятия. Тема экзистенциального одиночества. Личностное переживание культуры, истории, христианства. Особенности поэтики лирики Бродского. Эволюция поэзии от экспрессивного лиризма к нейтральности тона, усложнению поэтического синтаксиса, движения от точных метров к интонационному стиху.

Бардовская поэзия как проявление тенденции синтеза искусств: Б.Окуджава, В.Высоцкий, А.Галич и др.

Литературная ситуация начала 1970 – 1980-х гг.

Усиление цензурных запретов. Значение «самиздата» и «тамиздата» в развитии литературы конца 60-70-х гг. Новая волна эмиграции (И.Бродский, В.Некрасов, А.Солженицын, В.Аксенов др.).

 

Углубление психологического анализа в «городской» прозе 1960-70-х гг. Нравственная проблематика, конфликты и характеры в прозе Ю.Трифонова.

 

Развитие социально-философской фантастики. Творчество А. и Б.Стругацких: между утопией и антиутопией.

 

Сатирическая проза Ф.Искандера, В.Войновича.

 

Особенности «военной» и «деревенской» прозы периода. Творчество В. Астафьева, В. Кондратьева.

 

Литературное развитие 1980 — 2000-х гг. Особенности прозы.

Изменение общественно-политического положения в стране: перестройка (1985 — 1991 гг.), распад СССР и возникновение нового государства (с 1992 г.). Публикация «задержанных» произведений антисталинского направления (А.Бек, А.Рыбаков, В.Дудинцев и др.). Возвращение литературы запрещенной, подпольной, эмигрантской. Формирование «другой» истории русской литературы ХХ в.

Усиление публицистического начала в литературе второй половины 80-х гг. Социально-этическая проблематика произведений В.Астафьева, В.Распутина и др.

Изображение различных сторон трагедии общества в сталинскую эпоху в литературе 1980-х гг.: произведения А.Рыбакова, В.Дудинцева, Д.Гранина, А.Приставкина.

Возникновение «другой прозы» (С.Чупринин). Особенности литературного процесса в постсоветский период: дискредитация мифологии советского периода; усложнение эстетического сознания и художественной речи; сосуществование реалистических и модернистских тенденций.

Реалистическая традиция в литературе конца ХХ – начала ХХI вв. Позднее творчество В.Астафьева. Творчество С.Довлатова: психологический портрет эпохи 1980-х гг., проблемы стиля, автобиографического героя. Экзистенциалистская проблематика произведений В.Маканина 1990-х гг.

Неонатурализм второй половины 80-х гг. Изображение изнаночной стороны современной жизни в традициях физиологического очерка в произведениях С.Каледина, Л.Габышева, О.Ермакова.

Развитие «женской прозы» в 1980-90-е гг.: Л.Петрушевская, Т.Толстая, Л.Улицкая и др.

Литературная ситуация начала ХХI в. Разнообразие художественных поисков в литературе рубежа ХХ — ХХI вв. Развитие творчества писателей и поэтов предыдущих десятилетий. Новые имена и новые тенденции.

Литература постмодернизма

Философско-эстетические основы постмодернизма. Основные категории эстетики постмодернизма. Проблема идентификации литературы отечественного постмодернизма. Споры о постмодернизме. Основные черты этико-эстетического единства художественного сознания постмодерна: антиидеологизм; отношение к литературе как феномену языка; образ мира, образ героя, особенности авторской позиции; поэтика (игра с традицией, ирония, пародирование, мистификация, поэтика реминисценций и др.). Первые образцы русского литературного постмодерна: произведения Вен.Ерофеева. С.Соколова и др.

Творчество В.Ерофеева, В.Пьецуха, Е.Попова, В.Пелевина и др.

 

 

1. Шаламов Колымские рассказы Прочитать  рассказ «Сгущённое молоко»
2. Прочитать рассказ В. Шаламова «Шоковая терапия»
3. Прочитать рассказ А. Солженицына «Матрёнин двор»

4. Шоковая терапия

   Еще в то благодатное время, когда Мерзляков работал конюхом и в самодельной крупорушке – большой консервной банке с пробитым дном на манер сита – можно было приготовить из овса, полученного для лошадей, крупу для людей, варить кашу и этим горьким горячим месивом заглушать, утишать голод, еще тогда он думал над одним простым вопросом. Крупные обозные материковские кони получали ежедневно порцию казенного овса, вдвое большую, чем приземистые и косматые якутские лошаденки, хотя те и другие возили одинаково мало. Ублюдку-першерону Грому засыпалось в кормушку столько овса, сколько хватило бы пяти «якуткам». Это было правильно, так велось везде, и не это мучило Мерзлякова. Он не понимал, почему лагерный людской паек, эта таинственная роспись белков, жиров, витаминов и калорий, предназначенных для поглощения заключенными и называемая котловым листом, составляется вовсе без учета живого веса людей. Если уж к ним относятся как к рабочей скотине, то и в вопросах рациона надо быть более последовательным, а не держаться какой-то арифметической средней – канцелярской выдумки. Эта страшная средняя в лучшем случае была выгодна только малорослым, и действительно, малорослые доходили позже других. Мерзляков по своей комплекции был вроде першерона Грома, и жалкие три ложки каши на завтрак только увеличивали сосущую боль в желудке. А ведь кроме пайка бригадный рабочий не мог получить почти ничего. Все самое ценное – и масло, и сахар, и мясо – попадало в котел вовсе не в том количестве, какое записано в котловом листе. Видел Мерзляков и другое. Первыми умирали рослые люди. Никакая привычка к тяжелой работе не меняла тут ровно ничего. Щупленький интеллигент все же держался дольше, чем гигант калужанин – природный землекоп, – если их кормили одинаково, в соответствии с лагерной пайкой. В повышении пайки за проценты выработки тоже было мало проку, потому что основная роспись оставалась прежней, никак не рассчитанной на рослых людей. Для того чтобы лучше есть, надо было лучше работать, а для того чтобы лучше работать, надо было лучше есть. Эстонцы, латыши, литовцы умирали первыми повсеместно. Они первыми доходили, что вызывало всегда замечания врачей: дескать, вся эта Прибалтика послабее русского народа. Правда, родной быт латышей и эстонцев дальше стоял от лагерного быта, чем быт русского крестьянина, и им было труднее. Но главное все же заключалось в другом: они не были менее выносливы, они просто были крупнее ростом.Года полтора назад случилось Мерзлякову после цинги, которая быстро свалила новичка, поработать внештатным санитаром в местной больничке. Там он увидел, что выбор дозы лекарства делается по весу. Испытание новых лекарств проводится на кроликах, мышах, морских свинках, а человеческая доза определяется пересчетом на вес тела. Дозы для детей меньше, чем дозы для взрослых.

   Но лагерный рацион не рассчитывался по весу человеческого тела. Вот это и был тот вопрос, неправильное решение которого удивляло и волновало Мерзлякова. Но раньше, чем он ослабел окончательно, ему чудом удалось устроиться конюхом – туда, где можно было красть у лошадей овес и набивать им свой желудок. Мерзляков уже думал, что перезимует, а там – что бог даст. Но вышло не так. Заведующий конебазой был снят за пьянство, и на место его был назначен старший конюх – один из тех, кто в свое время научил Мерзлякова обращаться с жестяной крупорушкой. Старший конюх сам поворовал овса немало и в совершенстве знал, как это делается. Стремясь зарекомендовать себя перед начальством, он, не нуждаясь уже в овсяной крупе, нашел и собственноручно разломал все крупорушки. Овес стали жарить, варить и есть в природном виде, полностью приравнивая свой желудок к лошадиному. Новый заведующий написал рапорт по начальству. Несколько конюхов, в том числе и Мерзляков, были посажены в карцер за кражу овса и направлены с конебазы туда, откуда они пришли, – на общие работы.

   На общих работах Мерзляков скоро понял, что смерть близка. Его шатало под тяжестью бревен, которые приходилось перетаскивать. Десятник, невзлюбивший этого ленивого лба («лоб» – это и значит «рослый» на местном языке), всякий раз ставил Мерзлякова «под комелек», заставляя тащить комель, толстый конец бревна. Однажды Мерзляков упал, не мог встать сразу со снега и, внезапно решившись, отказался тащить это проклятое бревно. Было уже поздно, темно, конвоиры торопились на политзанятия, рабочие хотели скорей добраться до барака, до еды, десятник в этот вечер опаздывал к карточному сражению, – во всей задержке был виноват Мерзляков. И он был наказан. Он был избит сначала своими же товарищами, потом десятником, конвоирами. Бревно так и осталось лежать в снегу – вместо бревна в лагерь принесли Мерзлякова. Он был освобожден от работы и лежал на нарах. Поясница болела. Фельдшер мазал спину Мерзлякова солидолом – никаких средств для растирания в медпункте давно не было. Мерзляков все время лежал, полусогнувшись, настойчиво жалуясь на боли в пояснице. Боли давно уже не было, сломанное ребро срослось очень быстро, и Мерзляков стремился ценой любой лжи оттянуть выписку на работу. Его и не выписывали. Однажды его одели, уложили на носилки, погрузили в кузов автомашины и вместе с другим больным увезли в районную больницу. Рентгенокабинета там не было. Теперь следовало подумать обо всем серьезно, и Мерзляков подумал. Он пролежал там несколько месяцев, не разгибаясь, был перевезен в центральную больницу, где, конечно, рентгенокабинет был и где Мерзлякова поместили в хирургическое отделение, в палаты травматических болезней, которые, по простоте душевной, больные называли «драматическими» болезнями, не думая о горечи этого каламбура.

   – Вот еще этого, – сказал хирург, указывая на историю болезни Мерзлякова, – переводим к вам, Петр Иванович, лечить его в хирургическом нечего.

   – Но вы же пишете в диагнозе: анкилоз на почве травмы позвоночника. Мне-то он к чему? – сказал невропатолог.

   – Ну, анкилоз, конечно. Что же я еще могу написать? После побоев и не такие штуки могут быть. Вот у меня на прииске «Серый» был случай. Десятник избил работягу…

   – Некогда, Сережа, слушать мне про ваши случаи. Я спрашиваю: зачем переводите?

   – Я же написал: «Для обследования на предмет актирования». Потычьте его иголочками, актируем – и на пароход. Пусть будет вольным человеком.

   – Но вы же делали снимки? Нарушения должны быть видны и без иголочек.

   – Делал. Вот, изволите видеть. – Хирург навел на марлевую занавеску темный пленочный негатив. – Черт тут поймет в таком снимке. До тех пор, пока не будет хорошего света, хорошего тока, наши рентгенотехники все время будут такую муть давать.

   – Истинно муть, – сказал Петр Иванович. – Ну, так и быть. – И он подписал на истории болезни свою фамилию, согласие на перевод Мерзлякова к себе.

   В хирургическом отделении, шумном, бестолковом, переполненном отморожениями, вывихами, переломами, ожогами – северные шахты не шутили, – в отделении, где часть больных лежала прямо на полу палат и коридоров, где работал один молодой, бесконечно утомленный хирург с четырьмя фельдшерами: все они спали в сутки по три-четыре часа, – там и не могли внимательно заняться Мерзляковым. Мерзляков понял, что в нервном отделении, куда его внезапно перевели, и начнется настоящее следствие.

   Вся его арестантская, отчаянная воля была сосредоточена давно на одном: не разогнуться. И он не разгибался. Как хотелось телу разогнуться хоть на секунду. Но он вспоминал прииск, щемящий дыхание холод, мерзлые, скользкие, блестящие от мороза камни золотого забоя, миску супчику, которую за обедом он выпивал залпом, не пользуясь ненужной ложкой, приклады конвоиров и сапоги десятников – и находил в себе силу, чтобы не разогнуться. Впрочем, сейчас уже было легче, чем первые недели. Он спал мало, боясь разогнуться во сне. Он знал, что дежурным санитарам давно приказано следить за ним, чтобы уличить его в обмане. А вслед за уличением – и это тоже знал Мерзляков – следовала отправка на штрафной прииск, а какой же должен быть штрафной прииск, если обыкновенный оставил у Мерзлякова такие страшные воспоминания?

   На другой день после перевода Мерзлякова повели к врачу. Заведующий отделением расспросил коротко о начале заболевания, сочувственно покивал головой. Рассказал, как бы между прочим, что даже и здоровые мышцы при многомесячном неестественном положении привыкают к нему, и человек сам себя может сделать инвалидом. Затем Петр Иванович приступил к осмотру. На вопросы при уколах иглы, при постукивании резиновым молоточком, при надавливании Мерзляков отвечал наугад.

   Больше половины своего рабочего времени Петр Иванович тратил на разоблачение симулянтов. Он понимал, конечно, причины, которые толкали заключенных на симуляцию. Петр Иванович сам был недавно заключенным, и его не удивляло ни детское упрямство симулянтов, ни легкомысленная примитивность их подделок. Петр Иванович, бывший доцент одного из сибирских институтов, сам сложил свою научную карьеру в те же снега, где его больные спасали свою жизнь, обманывая его. Нельзя сказать, чтобы он не жалел людей. Но он был врачом в большей степени, чем человеком, он был специалистом прежде всего. Он гордился тем, что год общих работ не выбил из него врача-специалиста. Он понимал задачу разоблачения обманщиков вовсе не с какой-нибудь высокой, общегосударственной точки зрения и не с позиций морали. Он видел в ней, в этой задаче, достойное применение своим знаниям, своему психологическому умению расставлять западни, в которые должны были к вящей славе науки попадаться голодные, полусумасшедшие, несчастные люди. В этом сражении врача и симулянта на стороне врача было все – и тысячи хитрых лекарств, и сотни учебников, и богатая аппаратура, и помощь конвоя, и огромный опыт специалиста, а на стороне больного был только ужас перед тем миром, откуда он пришел в больницу и куда он боялся вернуться. Именно этот ужас и давал заключенному силу для борьбы. Разоблачая очередного обманщика, Петр Иванович испытывал глубокое удовлетворение: еще раз он получает свидетельство жизни, что он хороший врач, что он не потерял квалификацию, а, наоборот, отточил, отшлифовал ее, словом, что он еще может…

   «Дураки эти хирурги, – думал он, закуривая папиросу после ухода Мерзлякова. – Топографической анатомии не знают или забыли, а рефлексов и никогда не знали. Спасаются одним рентгеном. А нет снимка – и не могут уверенно сказать даже о простом переломе. А фасону сколько! – Что Мерзляков симулянт – это Петру Ивановичу ясно, конечно. – Ну, пусть полежит недельку. За эту недельку все анализы соберем, чтобы все было по форме. Все бумажки в историю болезни подклеим».

   Петр Иванович улыбнулся, предвкушая театральный эффект нового разоблачения.

   Через неделю в больнице собирали этап на пароход – перевод больных на Большую землю. Протоколы писались тут же в палате, и приехавший из управления председатель врачебной комиссии самолично просматривал больных, приготовленных больницей к отправке. Его роль сводилась к просмотру документов, проверке надлежащего оформления – личный осмотр больного отнимал полминуты.

   – В моих списках, – сказал хирург, – есть некто Мерзляков. Ему год назад конвоиры позвоночник сломали. Я бы хотел его отправить. Он недавно переведен в нервное отделение. Документы на отправку – вот, заготовлены.

   Председатель комиссии повернулся в сторону невропатолога.

   – Приведите Мерзлякова, – сказал Петр Иванович. Полусогнутого Мерзлякова привели. Председатель бегло взглянул на него.

   – Экая горилла, – сказал он. – Да, конечно, держать таких нечего. – И, взяв перо, он потянулся к спискам.

   – Я своей подписи не даю, – сказал Петр Иванович громким и ясным голосом. – Это симулянт, и завтра я буду иметь честь показать его и вам и хирургу.

   – Ну, тогда оставим, – равнодушно сказал председатель, положив перо. – И вообще, давайте кончать, уже поздно.

   – Он симулянт, Сережа, – сказал Петр Иванович, беря под руку хирурга, когда они выходили из палаты. Хирург высвободил руку.

   – Может быть, – сказал он, брезгливо морщась. – Дай вам бог успеха в разоблачении. Получите массу удовольствия.

   На следующий день Петр Иванович на совещании у начальника больницы доложил о Мерзлякове подробно.

   – Я думаю, – сказал он в заключение, – что разоблачение Мерзлякова мы проведем в два приема. Первым будет рауш-наркоз, о котором вы позабыли, Сергей Федорович, – сказал он с торжеством, поворачиваясь в сторону хирурга. – Это надо было сделать сразу. А уж если и рауш ничего не даст, тогда… – Петр Иванович развел руками – тогда шоковая терапия. Это занятная вещь, уверяю вас.

   – Не слишком ли? – сказала Александра Сергеевна, заведующая самым большим отделением больницы – туберкулезным, полная, грузная женщина, недавно приехавшая с материка.

   – Ну, – сказал начальник больницы, – такую сволочь… – Он мало стеснялся в присутствии дам.

   – Посмотрим по результатам рауша, – сказал Петр Иванович примирительно.

   Рауш-наркоз – это оглушающий эфирный наркоз кратковременного действия. Больной засыпает на пятнадцать – двадцать минут, и за это время хирург должен успеть вправить вывих, ампутировать палец или вскрыть какой-нибудь болезненный нарыв.

   Начальство, наряженное в белые халаты, окружило операционный стол в перевязочной, куда положили послушного полусогнутого Мерзлякова. Санитары взялись за холщовые ленты, которыми обычно привязывают больных к операционному столу.

   – Не надо, не надо! – закричал Петр Иванович, подбегая. – Вот лент-то и не надо.

   Лицо Мерзлякова вывернули вверх. Хирург наложил на него наркозную маску и взял в руку бутылочку с эфиром.

   – Начинайте, Сережа!

   Эфир закапал.

   – Глубже, глубже дыши, Мерзляков! Считай вслух!

   – Двадцать шесть, двадцать семь, – ленивым голосом считал Мерзляков, и, внезапно оборвав счет, он заговорил что-то, не сразу понятное, отрывочное, пересыпанное матерной бранью.

   Петр Иванович держал в своей руке левую руку Мерзлякова. Через несколько минут рука ослабла. Петр Иванович выпустил ее. Рука мягко и мертво упала на краю стола. Петр Иванович медленно и торжественно разогнул тело Мерзлякова. Все ахнули.

   – Вот теперь привяжите его, – сказал Петр Иванович санитарам.

   Мерзляков открыл глаза и увидел волосатый кулак начальника больницы.

   – Ну что, гадина, – хрипел начальник. – Под суд теперь пойдешь.

   – Молодец, Петр Иванович, молодец! – твердил председатель комиссии, хлопая невропатолога по плечу. – А ведь я вчера совсем собрался этой горилле вольную выдать!

   – Развяжите его! – командовал Петр Иванович. – Слезай со стола!

   Мерзляков еще не очнулся окончательно. В висках стучало, во рту был тошный, сладкий вкус эфира. Мерзляков еще и сейчас не понимал – сон это или явь, и, может быть, такие сны видел он не один раз и раньше.

   – А ну вас всех к матери! – неожиданно крикнул он и согнулся, как раньше.

   Широкоплечий, костлявый, почти касаясь своими длинными, толстыми пальцами пола, с мутным взглядом и взъерошенными волосами, действительно похожий на гориллу. Мерзляков вышел из перевязочной. Петру Ивановичу доложили, что больной Мерзляков лежит на койке в своей обычной позе. Врач велел привести его в свой кабинет.

   – Ты разоблачен. Мерзляков, – сказал невропатолог. – Но я просил начальника. Тебя не отдадут под суд, не пошлют на штрафной прииск, тебя просто выпишут из больницы, и ты вернешься на свой прииск, на старую работу. Ты, брат, герой. Целый год морочил нам голову.

   – Ничего я не знаю, – сказала горилла, не поднимая глаз.

   – Как не знаешь? Ведь тебя только что разогнули!

   – Никто меня не разгибал.

   – Ну, милый мой, – сказал невропатолог. – Это уже вовсе лишнее. Я с тобой хотел по-хорошему. А так – гляди, сам будешь проситься на выписку через неделю.

   – Ну что там еще будет через неделю, – тихо сказал Мерзляков. Как ему было объяснить врачу, что даже лишняя неделя, лишний день, лишний час, прожитый не на прииске, это и есть его, мерзляковское, счастье. Если врач не понимает этого сам, как объяснить ему? Мерзляков молчал и глядел в пол.

   Мерзлякова увели, а Петр Иванович пошел к начальнику больницы.

   – Так можно завтра, а не через неделю, – сказал начальник, выслушав предложение Петра Ивановича.

   – Я обещал ему неделю, – сказал Петр Иванович, – не обеднеет же больница.

   – Ну, ладно, – сказал начальник. – Пусть через неделю. Только меня позовите. А привязывать будете?

   – Нельзя привязывать, – сказал невропатолог. – Вывихнет руку или ногу. Держать будут. – И, взяв историю болезни Мерзлякова, невропатолог написал в графе назначений «шоковая терапия» и поставил дату.

   При шоковой терапии вводится в кровь больного доза камфорного масла в количестве, в несколько раз превышающей дозу того же лекарства, когда его вводят подкожным уколом для поддержания сердечной деятельности тяжелобольных. Действие ее приводит к внезапному приступу, подобному приступу буйного сумасшествия или эпилептическому припадку. Под ударом камфоры резко повышается вся мышечная деятельность, все двигательные силы человека. Мышцы приходят в напряжение небывалое, и сила больного, потерявшего сознание, удесятеряется. Приступ длится несколько минут.

   Прошло несколько дней, а Мерзляков и не думал разгибаться по своей воле. Пришло утро, записанное в истории болезни, и Мерзлякова привели к Петру Ивановичу. На Севере дорожат всяким развлечением – докторский кабинет был полон. Восемь здоровенных санитаров выстроились вдоль стен. Посреди кабинета стояла кушетка.

   – Здесь и будем делать, – сказал Петр Иванович, вставая из-за стола. – К хирургам ходить не станем. Кстати, где Сергей Федорович?

   – Он не придет, – сказала Анна Ивановна, дежурная сестра. – Он сказал «занят».

   – Занят, занят, – повторил Петр Иванович. – Ему полезно было бы посмотреть, как я делаю за него его работу.

   Мерзлякову засучили рукав, и фельдшер помазал его руку йодом. Взяв в правую руку шприц, фельдшер проколол иглой вену близ локтевого сгиба. Темная кровь хлынула из иглы внутрь шприца. Фельдшер мягким движением большого пальца нажал поршень, и желтый раствор стал уходить в вену.

   – Побыстрей вливайте! – сказал Петр Иванович. – И живей отходите в сторону. А вы, – сказал он санитарам, – держите его.

   Огромное тело Мерзлякова подпрыгнуло и забилось в руках санитаров. Восемь человек держали его. Он хрипел, бился, лягался, но санитары держали его крепко, и он стал затихать.

   – Тигра, тигра так удержать можно, – кричал Петр Иванович в восторге. – В Забайкалье тигров так руками ловят. Вот обратите внимание, – говорил он начальнику больницы, – как Гоголь преувеличивает. Помните конец «Тараса Бульбы»? «Мало не тридцать человек повисло у него по рукам и по ногам». А эта горилла покрупнее Бульбы-то. И всего восемь человек.

   – Да, да, – сказал начальник. Гоголя он не помнил, но шоковая терапия ему чрезвычайно понравилась.

   На следующее утро Петр Иванович во время обхода больных задержался у койки Мерзлякова.

   – Ну, как, – спросил он, – какое твое решение?

   – Выписывайте, – сказал Мерзляков.

    

   1956